-5...-7° Владимир
USD: 88.58 / EUR: 96.88 /

Блоги

Такое не забывается!

Такое не забывается!

Вне всякого сомнения, то, мрачно-чёрное, что обязательно вспоминается в яркие, солнечные июньские дни, накануне 22 июня, - Дня памяти и скорби — дня начала Великой Отечественной войны, - больше всего соответствует названию моего блога «Было – и быльём не зарастёт!»

… Начало Великой Отечественной для нашей семьи связано не с речью по радио В. М. Молотова (хотя у нас, может быть, единственный в то время в селе Ратислово (бывшего Юрьев-Польского, затем Небыловского района Ивановской, а ныне Владимирской области) был ламповый приёмник), а с полученным буквально через два-три дня после громкого объявления письмом от отца. В письме он «на всякий случай – на память» прислал только что сделанную в «хорошем московском ателье» свою фотографию и очень бодрые, успокоительные слова:

- Проклятые фашисты всё-таки осмелились напасть на нашу страну, о чём очень скоро горько пожалеют! Обо мне не беспокойтесь: наш экипаж оснащён отлично. Ждите с победой!

Слова эти хоть и цитирую на память, но наверняка – очень точно, потому что письмо то мать много раз перечитывала вслух: и нам с младшим братишкой Славой, и приходившим как к жене бывшего директора школы, а теперь фронтовика, сельским женщинам, чьи мужья, сыновья, братья тоже оказались «на проклятой войнище». Уже тогда я понял причину уверенности отца. Он был командиром новейшей по тому времени бронемашины, вооружённой уже не пулемётом, а пушкой-сорокапяткой. Вместо смотровых щелей – триплексы. И даже секретный перископ, как на подводной лодке, имелся. С его помощью можно было вести огонь, оставаясь укрытым бронёй. Всё – надёжно! Эта уверенность и нам передалась.

Письмо стало семейной реликвией, хотя через какое-то время мать передала его то ли в Гаврило-Посадский музей (отец был уроженцем того района), то ли аж в Ивановский областной – там, если не ошибаюсь, отцу был посвящён целый стенд по причине, о которой – несколько позже…

… Помню, первое время заданный отцовским письмом бодрый настрой в семье сохранялся, несмотря на то, что даже в нашем глубоко тыловом селе появились вереницы измождённых беженцев, которые выменивали на хлеб или даже картошку приличные вещи, рассказывая при этом, «как им повезло»: и сбежать удалось до прихода немцев, и под бомбёжками уцелели. Сельчане делились с ними последним куском – нередко «без всякой мены».

- Только бы и до нас это горе не докатилось!

Но мы – в смысле, наша семья: мать, бабушка, я с братишкой, повторяю, бодрились. Тем более, что вскоре появилось такое ли удивительное подтверждение слов отца! Уже не помню. как мы узнали – газеты или какого-либо официального документа того времени не сохранилось, но стало известно, что ровно через месяц после начала войны, 22-го июля, отец вместе с другими отличившимися в боях красноармейцами и командирами был награждён: в Кремле тогдашний «всесоюзный староста» М.И. Калинин вручил ему орден Боевого Красного Знамени.

Кстати, для «скептиков» на всякий случай делаю несколько «примечаний».

«Знатоки» утверждают, будто нет в названии ордена «уточнений»: Боевой, Трудовой. «Во времена отца» - были! Помню, как он подчёркивал: именно – Боевой!
Запомнилось, и то, как он гордился, что оказался первым «военным орденоносцем» Ивановской области – Владимирской тогда ещё не было. Кстати, одно из первых в войну награждений было обставлено с особой торжественностью: отличившихся вызвали в Москву, в Кремль. Отец рассказывал:

- Нас приняли – по первому разряду! После фронта, где мы успели такого ль хватить, это особенно в глаза бросилось: значит, в стране – порядок! Инструктировали: «Михаил Иванович – уже старенький, так что когда он поздравлять будет, вы ему осторожненько руку жмите». Но куда там! Ведь волновались же – но Калинин терпел и понимающе улыбался…

По своей газетной привычке я, конечно же, всё сделал, чтобы проверить детские впечатления. В семейном архиве (он сейчас хранится – у меня) нашёл уже пожелтевший от времени бланк с официальным ответом на запрос матери о том награждении: полное подтверждение. Использовал открытые Интернетом возможности: храню и соответствующие распечатки…

Почему я упоминаю о, в общем-то, не столь и значительных мелочах, засевших в памяти ещё с детства? Да именно потому, что они «хранятся» именно с тех времён, а не появились «на потребу нынешнего дня»: клеветники стараются исказить историю, а мы вынуждены находить возражения. Людям моего поколения и искать ничего не нужно. Всё сами видели и пережили!

Вот, к примеру, читаю клевету некоего негодяя на тех советских воинов, которым выпала нелёгкая судьба принять первый удар гитлеровских захватчиков. Дескать, «заботы» у них были – как бы скорей убежать: отступить, от опасности скрыться. И, дескать, лишь наступившие потом морозы спасли положение – не позволили гитлеровцам претворить свои планы. Но ведь тем, кто знает, как было дело, яснее ясного: гитлеровский план блицкрига стал рушиться ещё в самые первые – жаркие июньские дни. И рушили их – горжусь этим! - такие люди, как мой отец: до войны сельский учитель.

Вот только один эпизод (за который отец и получил боевой орден).

… Немцы наступают с помощью танков, а у наших бойцов, занимающих оборону, даже в резерве - ни одного артиллерийского орудия. И тогда командир полка приказывает отцу, «оказавшемуся под рукой» (прибыл на своём броневике с распоряжением из вышестоящего штаба):

- Сержант Бурев! Красноармейца из местных на броню, чтобы дорогу указывал, и полным ходом вперёд: усилить оборону!

Успели! Немцы как раз разворачивались для атаки. Отец прильнул к окуляру прицела.

- Бронебойный!..

Перед войною не зря учились до пота! Фашистский танк на острие атаки замер и задымил.

- Бронебойный!..

Второй танк остановился, третий, а вот с четвёртым не повезло: снаряд от него лишь отрикошетил.

- Бронебойный!..

- Так нет же их больше, товарищ командир: только четыре было.

Но хватило и их: оставшиеся целыми танки попятились назад, к спасительному лесу.

- Тогда ведь, в начале войны, - рассказывал отец, - у немцев, рассчитывавших на скорую победу, танки были не такие, как воевавшие потом на Курской дуге: трофеев они со всей Европы набрали. Так что и наших сорокапяток – хватало, чтобы с гитлеровцев спесь сбивать!..

… Я привёл лишь один эпизод из услышанного когда-то от отца во время дружеских застолий фронтовиков в имевшем тогда статус райцентра селе Небылое. Первым секретарём райкома партии там был ставший потом знаменитым «патриархом земли Владимирской» Тихон Степанович Сушков. Отец был заврайоно, третьим секретарём райкома, вторым… Я слушал их разговоры, затаив дыхание. К тому же имел для этого возможность: сидя за дощатой перегородкой, делившей единственную комнатку на две: парадную и спальню, следил, чтобы маленькая дочка Сушковых (ныне – доктор наук, профессор) «не разбрыкивалась».

С уверенностью возражаю тем, кто утверждает, будто фронтовики «не любили вспоминать о войне – столько там было плохого»: не любили они говорить неправду или о собственных подвигах, а вот что касается боевых друзей… И даже больше: просили друг друга что-то уточнить, вспомнить детали. Тем же броневиком, на котором воевал отец, интересовались: это действительно была в начале войны – новинка. В которую, кстати, когда оказались с пустыми баками в окружении, отец заложил гранату, а секретный прицел пушки долго носил в вещмешке, а затем утопил в болоте…

… Впрочем, везение для отца быстро закончилось: мать получила от довоенного друга отца, призванного из села Симизино, письмо: «Держись, Николавна! Моего друга и твоего верного мужа больше нет: я сам похоронил Костю…» Как потом рассказал, извиняясь, выживший, хотя и искалеченный друг, всё обстояло так. Он увидел сидевшего у костра отца, поговорил с ним, но когда отошёл, прямо в костёр угодил тяжёлый снаряд.

- Вот мы собрали, что от людей осталось, и похоронили в воронке. Но оказалось, что Костю перед взрывом к командиру кликнули…

Помню, после того, как мать прочитала роковое письмо, я выбежал на улицу: чтобы не видели, как плачу. Причём больше всего переживал оттого, что «отцу было больно, когда его убивали». Сурово утешил меня «в духе того времени» дед, «воевавший с немцами ещё в первую мировую»:

- Успокойся, парень! На войне смерть лёгкая: снаряд шандарахнул – и человек даже понять ничего не успел…

А вскоре поступило и официальное извещение: «Пропал без вести…» Хотя отцу снова повезло: не пропал, а попал в окружение, где после долгих скитаний нашёл партизанский отряд...

…Да, о тех, кто защитил Родину в первые дни Великой Отечественной, можно сказать словами поэта:

«Плохая им досталась доля –
Немногие вернулись с поля…»

Хотя, пожалуй, правильнее будет: великая им досталась доля! Трудная, славная, почётная: они грудью своей защитили Родину. Зачастую – в прямом значении этого слова: грудью…

Я говорю сейчас только об отце – но он ведь был одним из тех очень многих, кто с первых же дней войны и пока она не выбила его из боевого строя мужественно защищал страну, великие убеждения, нас – малолетних детей. О нём я уже (в меру своих способностей) неоднократно рассказывал и писал в газетах, а к одному из юбилеев Великой Победы даже небольшую книжку издал – «Шёл солдат навстречу смерти ради жизни на земле», но со временем всё ясней понимаю, какое великое прошлое олицетворяют такие люди, как он. Причём судьба как будто специально создавала с ними коллизии, словно бы для того, чтобы показать дух той эпохи, главным в которую был – простой трудовой человек.

Я уже упомянул совершенно «домашний» момент насчёт пожиманья руки «всесоюзному старосте». Но вот, на вскидку, - ещё. Оказавшись в окружении, отец всё сделал для того, чтобы попасть в партизанский отряд, где и провоевал в Брянских лесах до того, как его, тяжело раненого и контуженного, переправили самолётом на «большую землю».

Отрядом командовал также оказавшийся в окружении красноармеец по фамилии Дука (кстати, служивший в стройбате и ни разу ни из чего не выстреливший: партизаны уважили его военную форму). Евгений Долматовский упомянул его слова в своих воспоминаниях о командире дивизии, штурмовавшей Берлин: «Кадровики удивляются: первичное звание – рядовой, следующее – генерал-майор».

Отец объяснил:

- В своё время Сталин вызвал в Москву несколько командиров партизанских отрядов, произвёл их в генералы и присвоил звание Героя Советского Союза.
Интересно, что охраняла партизанский аэродром, с которого улетали в Москву партизанские вожаки, группа под командованием отца.

- Вижу, тарахтит по корням деревьев телега. Вожжи – у здоровенного парня с немецким автоматом на шее, а «пассажиром» сидит, свесив ноги, щуплый мужичок. Я из-за дерева: «Стой! Пароль?» Отвечает дедок: «Какой пароль? Мы из отряда третий день как выехали – после радиограммы пароль десять раз поменялся. Да ты что. не чуешь: я ж батька Ковпак!» - «А я – дядька Костя».

Парень – за автомат: явно с опозданием. Я же – как можно строже:

- Не балуйте! У меня за каждым деревом по партизану – вас держат на мушке.

Мужичок одобрительно хмыкнул, приказал парню положить автомат и мне:

- Хочешь закурить, пока твой посыльный к начальнику бегает уточнять?

Кто ж не хочет!

- А можно я и для ребят отсыплю?

- Зачем отсыпать? Бери весь кисет – я в Москве папиросами разживусь. И тебе привезу – за бдительность!

И ведь верно – не забыл. Сидим мы неделю спустя в землянке – незнакомый парень заглядывает.

- Кому батька обещал из Москвы папиросы привезти? Вот! Любимые Сталина - «Герцеговина Флор». Будто бы сам Сталин и подарил коробку «для одного партизана»…

Ещё занимательная деталь, характеризующая то сложное время – она и меня как бы затрагивает.

Когда отца отправляли с партизанского аэродрома на «большую землю», лётчик увидел, что раненый снаряжён «по полной боевой»: пистолет в кобуре, полевая сумка – тяжёлая: в ней патроны «про запас».

- С оружием в самолёт не положено. Да и ты, гляжу, отвоевался – так что дари пистолет – мне.

- С какой стати? Я пистолет сыну в подарок везу.

- И сколько же твоему сыну лет?

- Неважно! Сейчас время такое, что…

- Время временем, а у меня – инструкция. Или дари, или в самолёт не возьму!.

Доставил раненого отца на партизанский аэродром его ординарец – совсем молодой парень. Ему отец и подарил пистолет. Мне же привёз лишь кобуру на ремне с портупеей.. В этом снаряжении я и явился в школу на зависть всему нашему второму классу!

Насколько я помню, отцовский подарок мать через несколько лет «передарила» какому-то музею – скорее, школьному. В нескольких школах, где довелось трудиться отцу, ему посвящены специальные стенды. Например, в 7-й школе города Кольчугино. А на стене школы № 4 в честь него как «бывшего директора и воина» укреплена мемориальная доска…

… Да, всё это обязательно вспоминается в связанном с величайшей трагедией месяце июне. А 22-е его число – это ни с чем не сравнимая скорбная дата в жизни каждого заставшего грозный 1941-й. Таких людей остаётся совсем немного: время неумолимо. Фронтовиков – вообще единицы, нас, именуемых «детьми войны», с каждым годом тоже всё меньше. Но мы, ещё живущие, стараемся всё делать для того, чтобы дети наши, внуки, а теперь и правнуки (их у меня – уже трое!) тоже не забывали то, что помним мы. Чтобы в скорбное 22-е июня они не только отдавали дань памяти тем, кто спас жизнь на земле, но и продолжали славные традиции своих героических предков…

На снимке - фронтовик Константин Буреев

Адольф Буреев